Прикосновение к идеалу

Беседа В.ЯКИМЧИКА и Ан.КУЗНЕЦОВА “Шахматы в СССР” №9 1971.

МАСТЕР по шахматной композиции, чемпион СССР по этюдам (1965 — 1966 гг.) Витольд Витольдович Якимчик — один из ведущих наших этюдистов. Всего им составлено около 120 этюдов. Примечательно, что примерно три четверти из них отмечены отличиями на конкурсах. Позиции обычно очень легкие и естественные, высок процент миниатюр. Это и понятно, если учесть незаурядную аналитическую и практическую силу Якимчика (сыграв однажды в первенстве Казахстана, он занял 5-е место), его отличную технику составления. Любопытно, что, отдавая дань уважения безусловным «гроссмейстерам этюда» Г.Каспаряну и В.Королькову, он назвал в числе особо любимых им — М.Либуркина. Г.Матисона. А.Гурвича.

В. Якимчик работает главным инженером проекта на одном из крупнейших заводов цветной металлургии.

— Ваш любимый этюд?

— Думаете, из призовых? Отнюдь! Моим этюдам-любимчикам фатально не везет. Так, например, Г. Каспарян дал одной из самых дорогих мне миниатюр на конкурсе «64» всего лишь похвальный отзыв, причем… последний! Однако не в отличиях, в конце концов, соль…

— Вот уже около 40 лет вы составляете этюды. Наверное, вполне сложилась «этюдная философия» Якимчика. Каким же должен быть шахматный этюд? Когда он становится художественным произведением?

— С возрастом начинаешь понимать, что самые сложные — самые простые вопросы. Конечно, можно отделаться общими словами, но кому и когда от них было холодно или жарко? А чтобы ответить конкретно, надо синтетическое понятие «этюд» сначала расчленить на некие основные элементы, выражаясь по-инженерному, провести его «деталировку», а затем, так или иначе проанализировав эти элементы, вновь свести их воедино, так сказать, произведя «сборку».

Итак, элемент первый — начальная позиция.

Исходное положение этюда должно, по-моему, выглядеть как некоторое сечение практически игранной партии — то ли как отложенная позиция, то ли как позиция из игры по переписке, может быть. То есть это положение должно быть продуктом шахматной борьбы, а не, скажем, ретроаналитических перестроений фигур. Этюд уже самой своей внешностью должен производить приятное впечатление на решающего или просто просматривающего решение шахматиста (последнее, чего греха таить, встречается чаще).

Рассмотрим этюд Блаты (1). В нормальные ли шахматы играли? Может, черные давали фору фланг? А не было ли партнерам по 6-7 лет, и кто-то, увидев, что они, мягко говоря, играют недостаточно сильно, записал позицию и много лет спустя предложил им ее доиграть? И делают они это прекрасно!

Вообще говоря, очень интересно было бы пронаблюдать сам процесс постройки подобной «китайской стены». Современная этюдная техника позволяет это продемонстрировать, хотя, понятно, с применением более легких материалов. В моем этюде (2) «китайская стена» вырастает на глазах, а значит, входит полноправной компонентой в общее восприятие от этюда, и тема получает все права на существование.

— Как можно назвать такие позиции, как этюд Блаты! Такие, как ваш этюд?

— Ярлыки развешивать всегда рискованно, однако попробую. Первые я бы назвал статически-определенными, вторые — динамико-статическими… Напомню, что А. Гурвич называл позиции первого типа «шахматно-подобными» и даже «дико-оригинальными». Вторая позиция нормальная, шахматная, но все же предварительно-напряженная, что ли. Из-за этого решение слишком незамысловатое — мертвую статику Блаты заменил жесткий форсаж игры.

— Есть одно восточное выражение, также приводившееся А.Гурвичем, о том, что произведение искусства должно быть «кругло и остро». И еще: «Подлинная красота спокойна…»

— Настоящая красота — и этюдная в том числе — действительно спокойная. Вспоминается, как в одном и том же конкурсе встретились такие два этюда (3 к 4). На одну и ту же тему — мат конем при блокировании двух полей у черного короля. Но один мат — в центре доски, другой — на краю. Судья конкурса — им был С.Каминер — разделил между этюдами 2—3-й призы, учтя, видимо, что соорудить мат в середине доски труднее. Однако с годами этюд Бирнова как-то потускнел, этюд же Либуркина и по сей день перепечатывается с превосходными эпитетами. В чем тут дело?

Уже при первом взгляде на этюд Бирнова глаз режет: слишком уж напряженная позиция — под боем белый слон, а черный — тот даже под двумя ударами. Напряженность эта, не создавшаяся в процессе борьбы, а изначальная. Спокойствия, отличающего подлинную красоту, нет… В этюде же Либуркина поначалу полный штиль, и лишь затем возникает напряжение, такое же здоровое, полнокровное напряжение, как в хорошей практической партии, тоже, между прочим, начинающейся от спокойной исходной расстановки фигур. Вот оно — «кругло и остро»!

В идеале хорошо бы всегда, при разработке любой идеи, давать в начальной позиции этюда минимальное напряжение. Ну, такое, что ли, как гравитационное, — незначительное, вроде бы, но совершенно решительное, объемлющее все в целом и не пускающее буквально никуда! И чтобы оно постепенно нарастало, разряжаясь комбинационным финалом. Увы, в этюдной практике подобное удается не часто…

Продолжая начатую классификацию, назовем положения типа этюда Бирнова — внешне-напряженными, а типа этюда Либуркина — внутренне-напряженными. Думаю, однако, что эта рубрикация весьма условная.

— Не пора ли подытожить сказанное по поводу начальной позиции?

— Гроссмейстер Г.Левенфиш в своем предисловии к сборнику этюдов В.Королькова заметил, что победа Голиафа над Давидом заинтересовала бы, вероятно, членов атлетического клуба, но никак уж не поэтов. Силы сторон в этюде должны быть примерно равновесными — лишние фигуры у активной стороны нежелательны. Однако в шахматах есть и другой вид перевеса — позиционный, и потому-то Левенфиш не до конца прав: позиционное преимущество у черных может предопределять материальное у белых. Но всему есть мера, и чаши весов не должны слишком колебаться. А еще лучше, если они уравновешены, и позиция выглядит серо и обыденно. Ведь ее простота лучше всего подчеркнет необычайность содержания! Громоздкость и экстраординарность внешней формы требуют содержания сверхнеобычайного, иначе эффект неожиданности, необходимый для этюда, не сработает.

— Теперь об этюдной идее: как ее искать, аранжировать, и даже — как ее не испортить?

— Итак, элемент второй — идейный финал.

Пожалуй, искать идею — это неверное выражение. Ее надо не искать — ее надо подсмотреть в партии, в каком-нибудь этюде, в случайном анализе. Но, конечно, подсматривать надо умеючи…

Есть и другой путь — задаться абстрактной, выраженной сперва на словах идеей (я слышал, есть у Ф.Бондаренко целый свод подобных идей, нечто вроде этюдной таблицы Менделеева). Тут, бывает, приходится трудно — часто идея оказывается настолько сложной, что подходящий механизм никак не подберешь. А при бездумно выбранном механизме и получаются как раз статически-определенные или внешне-напряженные позиции…

Обязательным условием по-настоящему хорошего этюда является, по моему опыту, «находка» — то ли удачного, пластичного финала, то ли гибкого механизма для жесткого финала. Когда этюдист меняет фигуры одного рода на другие, добавляет их, убирает, то ведь, собственно говоря, он как бы играет в некую самовольную, что ли, шахматную игру. И вот, если ухватишься за нужную нить в этой игре, то она в конце концов и выводит из лабиринта сотен и тысяч возможностей к такой «находке». А если нет…

В недавнем командном первенстве страны была задана тема: «Два слабых превращения для ничьей». В качестве одного из примеров был дан мой этюд (5), при составлении которого я набрел на «находку» — изящный экономный механизм с двумя параллельными такими превращениями. А вот другой этюд на эту тему (6) дался мне с трудом, да и не получился он — и неравновесна его позиция, и слишком напряжена, да и игра построена на грубоватых матовых угрозах.

Вообще, должен заметить, что замыкать фантазию в узкие шоры намеченной темы — значит, резко снижать вероятность «находки». Очень часто — знаю по опыту — идея в процессе поиска значительно трансформируется, а порою полностью меняет свое первоначальное лицо. Не только не следует бояться этого, именно так и надо составлять, иначе не поймать Синей птицы!

Очень важно, наткнувшись на «находку», придать нужное направление ее развитию. Это хотя и техническая фаза работы над этюдом, но не менее важная, и очень часто прекрасные «находки» обесцвечиваются, к сожалению, безвкусным вступлением. Прежде всего надо исследовать все возможные пути (невозможные тоже! — они очень помогают вникнуть в позицию), которые позволяют обойтись без добавки материала. Лишь исчерпав их полностью, можно начинать осторожно, понемногу добавлять фигуры. Подчеркиваю, понемногу! Думаю, что разменивать в процессе вступительной игры более двух фигур очень опасно. Использую метод доказательства «от противного» — см. этюд 7.

Судьей конкурса был А. Гербстман, и я, зная его склонность к ложным следам, добавил к первоначальной миниатюре еще 4 хода — и две фигуры тоже. И вдруг читаю в судейском отчете, что этюд… только проигрывает от ненужного вступительного размена! Прошли годы, и я вынужден согласиться с этим. Добавление материала для иллюзорной игры — слишком большая роскошь (во всяком случае, в этюдах).

— Среди этюдистов подобные вступления неуважительно именуются «довеском», а когда с доски уходят — и быстро — много фигур, то даже «мордобоем»…

— Совершенно верно! И опять — последний яркий, правда, не очень изящный эпитет изобрел и применял А. Гурвич. Будем, однако, откровенны: чаще получается так, что даже блестящая заключительная комбинация не звучит сама по себе, и к ней должна быть, скажем грубо, приделана какая-то игра, затрудняющая ее нахождение. Возьмем в качестве примера такой прекрасный этюд (8). В финале — 5 фигур, а в начальной позиции — 8. Вообще говоря, возможны разные количественные характеристики, и не в них суть. Дело в том, что настоящий художник этюда добавляет материал, без которого в большинстве случаев все же не обойтись, исподволь, незаметно, искусно растягивая промежутки между уходом фигур с доски, заставляя эти фигуры жить, двигаться, выбирать поля. Мастерство композитора в том и заключается, чтобы, так сказать, «замазать глаза» зрителю, создать этюдную игру без «мертвых душ».

— Когда прекращать развитие этюда?

— Я по существу уже ответил — когда становится заметным уход фигур с доски! Ведь очень ко многим этюдам можно добавить ходы, добавив фигуры. И получится нечто вроде конфеты во многих обертках, что, конечно, раздражает. Вовремя закончить разработку этюда — это тоже искусство, и немалое.

Незаметно мы вторглись в область элемента третьего — движение белых и черных фигур. Это, впрочем, понятно. Этюд ведь нечто целостное, и разъем его на части — только прием в нашем разговоре.

Движение фигур зиждется на аналитическом фундаменте, и этюдист обязан вести анализ всевозможных вариантов на высоком уровне. Иначе неизбежен брак…

Но надо ли вообще бояться брака? Ни в коем случае! Ведь когда шахматисты перестанут ошибаться, шахматы кончатся. Однако процент брака должен быть, конечно, разумным. Десять процентов — это, по-моему, хорошо, двадцать — приемлемо, а больше — плохо и очень плохо.

Я лично различаю два вида брака. Первый — явный, который, например, сопутствовал одному из моих любимейших этюдов (9). Нашлось побочное решение: 1. Bh7+ (дефекта нет – см. решение). А ведь этюд публиковался, наверное, раз десять, не меньше, и смотрели его даже гроссмейстеры! (К счастью, выручает перестановка черного короля на е4).

Этюдистам трудно. Они, по существу, играют против всего «остального мира». Играют в одиночку, и этот мир — порою через год, а то и через десять или двадцать лет, — в конце концов, находит огрехи в их работах. И совсем не обязательно опровергатель-скептик оказывается гроссмейстером. Приведу такой пример (10).

Как-то я демонстрировал этот этюд, сославшись на то, что он очень понравился М.Ботвиннику. Когда я стал показывать, что после 3. Kxh7? … ход 10. QЬ6+ не выигрывает черного ферзя, последовала реплика: «А что, пешки мало?» Действительно, у белых отличные шансы победить (базы подтверждают выигрыш – см. решение). Во всяком случае, требуется обширный анализ для доказательства корректности этюда. Даже если удается это сделать, я считаю наличие такого анализа браком, что ли, второго рода. Ведь в этом анализе, длинном, разветвленном, емком, по существу, тонет главный идейный вариант. Подобную «вариантную неэкономичность» в этюдах допускать крайне нежелательно, и лучше отсекать ее конструктивно, даже добавляя материал (в данном конкретном случае спасает еще одна черная пешка на е7).

Этюд — шахматная теорема, и эта теорема должна доказываться безукоризненно точно.

— Осталось свести все сказанное воедино и, наконец, ответить на самый первый вопрос…

— Этюд становится художественным произведением, если исходная его позиция заинтересовывает шахматиста, а яркая игра заканчивается запоминающимся комбинационным финалом. Одна из составляющих этюда может превалировать над другими, но художественный вкус автора не должен допустить резкого дисбаланса между составными частями композиции. Ни один из перечисленных элементов не должен «проваливаться», ведь даже бесконечность, перемноженная на ноль, — это ноль.